Из соседней комнаты, словно издеваясь над моим состоянием, раздавался бодрый голос Гребенщикова.

— Ну-ка мечи стаканы на стол, ну-ка мечи стаканы на стол, ну-ка мечи стаканы на стол и прочую посуду. Все говорят, что пить нельзя, все говорят, что пить нельзя, все говорят, что пить нельзя, а я говорю, что буду.

— Гриша, — прохрипел я, отрываясь от тазика.

— Хозяин, так надо. Чтобы организм прочистился, — словно извинялся передо мной бес.

— До эксгибициониста нашего добеги и скажи, чтобы наушники вставил. Или я ему щас что-нибудь вставлю.

Григорий кивнул и метнулся к черту, вскоре вернувшись. Правда, от меня не отстал, продолжая подпаивать фиолетовой водой, от которой выворачивало наизнанку. Уже даже мучительно, какой-то желтой хреновиной.

А еще я вспомнил, как называется этот фиолетовый порошочек, который Григорий разбавил в графине — марганцовка. И в голове закрались нехорошие мысли. Может, бес и правда хочет меня убить? Только задумал поистине крутую многоходовочку — пережил лешачиху, Вранового, а вот теперь и решил исполнить свое подлое дело.

Вскоре графин был изъят из моих рук и ему на смену пришла трехлитровка с рассолом. Если честно, я думал, что вот эта солоноватая жидкость тоже окажется в тазике. Но нет. Рассол бальзамом лег в мой истерзанный желудок, заструился дальше, превращаясь в амброзию, нектар. Я пил его и не мог остановиться. Будто на каменку плескали. И вкус был такой яркий, насыщенный, какого я не ощущал ранее. Словно маленькие ангелочки по языку нежными пяточками бегали.

Я даже задумался. Ведь сколько среди поэтов алкоголиков. Теперь хотя бы понятно, почему. Всю красоту и подлинное несовершенство мира можно заметить лишь в самые критические моменты души и тела. С душой сложно, а вот с телом — ни разу. Что называется: купил, выпил — в нирвану.

И сразу как-то стало если не хорошо, то намного лучше. Тепло внутри растеклось по всему телу, голову чуть отпустило, а веки отяжелели.

— Ты спи, хозяин, спи, — подоткнул меня одеялом Гриша, совсем как ребенка.

Даже мыслей не было сопротивляться. Я закрыл глаза и сразу провалился в сон. Правда, спал тяжело, потел, часто просыпался. И бес тут же подскакивал, уже подпаивая меня обычной водичкой. Точнее не обычной. Они называли ее «колодезной». Вроде как черт куда-то сбегал и набрал.

Нечисть вообще не отходила от меня. Сквозь сон я постоянно слышал их голоса. Будто собрались возле тяжелобольного родственника, который собирался оставить им наследства. Хотя, все, чем я могу наградить моих помощников — геморроем. В иносказательном смысле, конечно.

Что интересно, бес проявил чудеса выдержки. Тогда как Митьке ожидание давалось невероятно тяжело. Он все время порывался что-то сделать, куда-то себя применить.

— Может, баньку истопить? Пропарить, чтобы весь хмель вышел?

— У, анафема. Ты молчи, за умного сойдешь. Последнее дело в баню с перепоя ходить. Вместе с хмелем душа может выйти.

— Я же не знал, дядя Гриша.

— Хватит болтать! — вмешался я. — Голова от вас гудит.

— Да вставать уж пора, хозяин, — вежливо сказал бес. — Вот, я тебе чай с лимоном и медом сделал. Попей, попей.

Я сел на кровати и послушно отхлебнул из стакана.

— А мед где взял? У нас не было.

— Да там, — уклончиво сказал Григорий. И поняв, что я щас начну ругаться по поводу его бытового воровства у соседей, дополнил: — У нее все равно без дела стоял! Уже засахариваться начал.

— Не ори, — отрезал я.

А сам провел легкую диагностику организма. Нет, до полного бодряка было далеко, но стало однозначно чуть получше.

— Выпили вы, конечно, знатно! — то ли с восторгом, то ли с завистью протянул Григорий. — Еще пару месяцев в Подворье говорить о том будут. Самый крепкий чужанин бы давно помер, а ты ничего, живой.

Ага, значит, промысел и от интоксикации немного спасает. Хотя, чего я удивляюсь? Раны же хист затягивает, почему и отравление организма должен игнорировать. Интересовало меня другое.

— Гриша, ты же рядом был. Не знаешь, случайно, за чей счет банкет был?

— А ты как думаешь? — ехидно посмотрел он на меня. — Тот с чубом все записывал, да на тебя поглядывал.

— Гадство, — протянул я. — А рублями они берут, как думаешь?

— Только серебром. Подворье же.

День переставал быть томным. С другой стороны, кто тут виноват — я сам. Проставился, блин. Как бы не дошло до того, что придется и правда ратником стать. Эх, надо было воеводе сразу пять монет серебром отдать. Понятно, что у меня еще шесть дней.

Я взял телефон — несколько сообщений от Зои, где она спрашивала, в силе ли наш поход. Видимо, до последнего ждала, но я опять пропал. Сразу отписался, что все нормально, буду в любом состоянии. Интересно, что про состояние — это я не обманул.

А еще было короткое сообщение с незнакомого номера: «Нашла клиента. Светлана».

Ого, уже интереснее. Сегодня я все равно вряд ли готов заниматься какими-то делами. Поэтому ответил, что встретимся завтра. Ладно, пора и правда приводить себя в порядок.

В душе я завис минут на пятнадцать. При этом бес крутился рядом и говорил, чтобы я холодной водой не умывался и вообще поберег себя.

И что самое интересное, у меня в мыслях не было прогнать Гришу. Я даже не ожидал от него такого участия относительно моего здоровья. Или дело в том, что я мучался жесточайшим похмельем? Так и знал, что сблизить нас с бесом может только «синька».

Однако Григорий решил окончательно добить меня своей заботой. Потому что как только я вышел из душа, он пригласил к столу. Где уже наливал в тарелку собственноручно приготовленный рассольник. Рассольник, мать его! По мне, так это вершина кулинарного мастерства. После него любую женщину должны брать замуж без дополнительных собеседований.

А когда поднес первую ложку ко рту, то понял — врал бес по поводу готовки. Ох как врал. Все он умеет.

— И мне, дядя Гриша, — заискивающе сидел с пустой тарелкой Митя.

— Не безрукий, сам себе нальешь — не развалишься.

Видимо, похмельная забота беса распространялась только на меня. Бес даже пытался помочь мне одеться, но тут получил решительный отлуп. Я же не настолько инвалид. Хотя вид был так себе.

Если мягко сказать — как у человека, который попал под грузовик. Если жестко… Не спасали даже шмотки, подаренные Ингой.

— Вот, — подал мне бес черные очки а-ля шериф в Аризоне.

— Где взял?

— Где взял, там уже нет. Потом обратно отнесу. А тебе сейчас лучше в них.

И не сказать, чтобы он совсем был не прав. Я вызвал такси, взял денег и даже собрался попрощаться с домочадцами. Но Григорий и тут оказался непреклонен.

— Я с тобой. Тут и спорить нечего. На себя погляди, вдруг что случится?

На себя я только что смотрел. Больше не хотелось. Поэтому я без слов взял портсигар, в который быстро прошмыгнул бес и сунул в куртку.

Надо сказать, Гриша был прав. Случиться со мной могло что угодно. Это я понял, как только дошел до приехавшего такси. Потому что короткая дистанция от дома до машины далась тяжело. Тут же выступила испарина и сердце бешено забилось.

Раньше на свидание я бы точно не взял беса. Не очень приятно знать, что кто-то подслушивает и подсматривает за тобой. К тому же, вдруг что обломится?

Сейчас я искренне надеялся, что Зоя не такая и ждет трамвая. Даже молил всех богов, чтобы она не настояла на продолжении вечера. Не думал, что половое бессилие ко мне придет до двадцати пяти. Вот уж о чем я Костяну точно не расскажу.

Зоя, как назло, выбрала пафосное место. То, куда ходят больше фотографироваться и выгулять новое платье, чем поесть. Да еще и оделась сногсшибательно, оголив свои идеальные ноги. И улыбнулась, махнув рукой.

— А ты чего в очках? Блатным и ночью солнце светит?

Я тяжело вздохнул. Вот обедали бы в моей «узбечке», там точно можно было бы не снимать очки. Я медленно разделся, повесив куртку на ближайшую вешалку. И неохотно снял очки.

— Мда, — протянула Зоя.